Одет: всё тот же потрёпанный деловой костюм из белой рубашки и красного галстука, накинутого поверх вороного пиджака и таких же чёрных брюк и туфель. За исключением пятен крови - следов лёгкого безумия, капитан выглядит опрятно и вполне себе под стать своему прежнему авторитету.

Среди опустелых улиц предночного города, точно в тусклых очертаниях покинутой сцены театра с опущенным занавесом, в свете фар проезжавших мимо редких автомобилей угрюмой тенью блуждал старина Ван дер Декен, то и дело обнаруживая где-то на краешке горизонтов сознания очередную бледную и мутную, точно тюремная баланда, мысль.
«Да... Скверный выдался денёк, а? Во всех смыслах скверный... Куда ни глянь - а всюду повод для опрокинутой бутылки со знатной барбадосской водкой. Крепкой и ободряющей, хе-хе, точно студёная вода Северного океана. Да только где бы её взять-то, бутылку эту, иноземцы дорогие?»

Хмурые городские пейзажи отражались в душе пирата чувством тоски. Хотелось выпить. Выпить чего покрепче. Для настроения, хе-хе, для души. Но город был большим, а улочки его запутанные, и неоновые вывески скудных питейных заведений отчего-то совсем не искушали дерзкого пьяницу зайти внутрь и осушить стопку-другую за серость жизни и за мрачный час. Совсем наоборот...
«Нет, нет, старина. Совсем не то место, чтобы подкрепить душу парой градусов крепкого настоя, совсем не то. Слишком... паскудное, да. Паскудное для этого часу».
Хмурого моряка этой сумрачной минутой как-то по-особенному манила безмятежность океана, его бесконечные и открытые для дерзких авантюр просторы, где с высоченной грот-мачты своего корабля он мог всем своим существом ощутить свежесть морского бриза, окидывая взглядом бесконечные просторы, казалось бы, всего земного шара. И правдой будет сказать, что лишь взирая на подобные виды можно со свежей мыслью понять, куда теперь стоит идти, а куда уже нет. Где есть дорога, а где уже тупик.
«Дьявола мне на якорь! Что за мысли, дружище? Словно старик, ищущий последнего пути на закате своей жизни... А, впрочем, ирония-то на лицо, да!..».

В какой-то момент праздный пилигрим с нечистой душою остановился, его взгляд окинул горизонт, где алеющие остатки солнца неизбежно утопали в багряном зареве за оттенью чернеющих горных кряжей. Поистине сказочный вид!
«Одна лишь радость на душе - наблюдать живописную картину уходящего дня, всё ещё ощущая себя частичкою этого мира, хе-хе-хе».
Пират поднял правую руку на уровне взгляда, сложил ладонь в сымпровизированный пистолет и прицелился в едва заметный краешек солнца, всё ещё догорающий на горизонте. Пах! И тот исчез, не оставив и следа. И на улицы города опустились предночные сумерки...

В безмятежности своей он побрёл дальше, не особенно заботясь о тлеющих углях своего хрупкого существования в этом мире без необходимой для духа подпитки от контракта с магом. Приняв призрачную форму, он мог бы изрядно продлить своё существование, но... к черту! Уж лучше уйти волком, раненным смертельно, но с гордостью прихрамывающим по своим угодьям, чем поганой овцой, прячущейся в кустах. Да, именно такого мнения он и был. Но час его пока ещё не пробил, а те паскудные разбойники, чьи души он поглотил, продлив своё существование, надо признать, дали пирату некоторую фору для поисков своей гавани, прежде чем окончательно сгинуть в безвременьи.
«А ведь... знатная была девчонка, да? Но глупая, точно овечка. Говорил же ей, что с таким пройдохой как я - небезопасно. Но не вняла моим словам, а теперь зарыта под крестом на окраине далёкой заморской колонии иноземцев. Да уж, паскудный случай... А ведь если бы не горькая правда, получилась бы замечательная история для сопливых поэтов, хе-хе-хе».

До наступления полуночи хмурый капитан со всем присущим ему авантюризмом смог отыскать ящичек сносной дряни, которую один из иноземцев с крайне презабавным акцентом, охотно и гордо называл «Сакэ». Его скромная лавка, с гостиприимством доступная всякому заблудшему и праздному ночному скитальцу, имела место быть чуть поодаль от побережья реки, пролегающей через весь город. Сам старик - человек на редкость душевный и открытый - настолько понравился капитану, что тот уделил беседе с ним с час-полтора, успев пройтись по самым дерзким темам. За сносной выпивкой о многом узнал морской разбойник от скромного трактирщика, что напрямую связывало того с этим городом... с Фуюки. Некогда старик этот был архитектором, и та замысловатая стальная конструкция «величественного», как он сказывал, моста, есть плод его неудержимой фантазии. На закате своей жизни старик специально открыл эту скромную лавку здесь, на побережье реки, чтобы каждый день взирать на творение своей мысли и с гордостью отмечать свои бесценные заслуги. После славной беседы старина Ван дер Декен на радостях простился со стариком, а тот, очарованный своим новообретенным другом и его страстью к хорошей выпивке, со всем присущим себе великодушием одарил капитана ящиком крепкого пойла собственного приготовления. Ящиком сакэ. А капитан принял его, принял по достоинству. Они простились и уже довольный жизнью пират простодушно побрел к тому самому мосту, откуда, как не раз замечал ему старик-трактирщик, открывался замечательный вид на весь город.

Высоко над городом посреди пыльной фермы широкого моста, овеваемый стремительными морскими ветрами, старина Ван дер Декен нашел себе уютное местечко, где в самом деле можно было насладиться хорошей выпивкой и с приятственной безмятежностью похрустеть мозгами над тем, над чем должно думать одинокому волку, оказавшемуся посреди необитаемого острова с одной лишь пальмой да песком с обжигающе-горячей позолотой.

Отредактировано Van der Decken (22.01.2015 17:38)

Время пролетало незаметно, как облака на небе, куда-то далеко, куда-то в безвременье. Смерть... что это вообще такое? Абсолютное ничто? Отрицание какого-либо существования? Или же обратная сторона самой жизни? За бутылью терпкого сакэ старина Ван дер Декен мог о многом рассуждать, да только песка в часах его души оставалось всё меньше и меньше, и всякий раз он неохотно сознавал, что каждая его мысль казалась ему дороже предыдущей. Вот так, значит, смертные встречают свой скверный конец? Словно утопающий, отчаянно хватаясь за последние остатки осознанной жизни? Капитан мрачного корабля рассмеялся. Рассмеялся во весь голос. Было с чего. Какая причудливая ирония! На что только не способно дурное сознание человека, поневоле оказавшегося на границе своего хлипкого существования. Неизбежность, неотвратимость, судьба... Какие громкие слова! Но сколько мало в них подлинного смысла. Всё преодолимо. Даже смерть. Он-то как никто другой это знал. Только вот сейчас был иной случай.

Нашедший свой последний приют высоко на ферме широкого моста, откуда открывался неописуемый вид на тёмную гладь восточного моря, былой капитан беззаботно попивал сакэ из ящика, которым чуть раньше его обрадовал добрый старик-трактирщик, размышлял вслух, считал на небе звёзды и бросал пустые бутылки в проезжавшие снизу автомобили. В какой-то момент на горизонтах хмельного восприятия возникла аура вражеского Слуги, которая, неспешно приближаясь к его насиженному местечку, излучала неподдельное желание битвы. «Случаем, не мрачный ль вестник с бутылкой грога, хе-хе?..» — пират усмехнулся, точно не особенно беспокоясь по этому поводу. А был ли повод для беспокойства?.. В самом-то деле! Едва ли. Всё уже было как на ладони, словно сценарий третьесортной пьесы, которую никто не посетит. Даже при самой смелой оценке назревавший выбор старины Ван дер Декена по скромности своей и без того был невелик. Признаем как день: скрыться — тщетно, он бы не смог, сколько бы ни пытался; а на то, чтобы вступить в открытое противостояние — у него просто не нашлось бы сил. Поэтому с абсолютным бесстрастием к неудаче этой скверной минуты одинокий пират выбрал самый разумный и единственно верный сценарий поведения: ничего не делать и продолжать пьянствовать, в блаженстве своём любуясь далёкой и красивой луною.

— По мою душу, да? Хе-хе... — даже не оборачиваясь, с тоскливой радостью произнёс он, едва обладатель этой, на первый взгляд, неудержимой и даже разбойнической сущности подошел на расстояние их разговора. — А я уж было думал напиться и встретить рассвет на закате своего часу.
Звучный голос незнакомой женщины, прозвучавший ему в ответ с резкостью смертоносной стрелы, не обманул пьянствующего пирата — обладательница этого сильного, волевого голоса совершенно точно была той ещё лиходейкой. В какой-то момент это даже отразилось лёгким резонансом, нарушившим уже привычную силу прохладного воздуха, несущегося со стороны моря. Чёрт подери, он мог бы поклясться и даже поклялся бы, что эта сильная аура, исполненная дерзости и неподдельного авантюризма, чертовски была похожа на его собственную. Если бы только был трезв и в добром рассудке...
Когда же капитан поднялся, небрежно отбросив в сторону пустую бутылку, и обернулся к ночной гостье, с лёгкой, но заметной досадой признавая точность её вызывающих слов, брошенных в его адрес, то от искренности неожиданного изумления даже присвистнул, едва поймав взглядом эту на редкость сказочную фигуру.
— Дьявола мне на якорь! Какое дивное сочетание грубой красоты и строгости официального костюма!.. — с искренним довольством от увиденного изумленный пират даже прицокнул языком, продолжая, быть может, уже даже с оттенком неприличия своё чрезмерное любование роскошными видами женщины перед собой. — И как же по-сказочному прекрасны эти холмы, благородные вершины!..
Впрочем, вовремя осознавая, что уже пару мгновений он не отрывал своего взгляда от впечатляющей груди огневласой женщины, впечатление от которой не могла скрыть даже плотная ткань её жилета, старина Ван дер Декен отрезвляюще помотал головой и понемногу придя в себя, нескромно, но куртуазно, как если бы по-французски, поклонился даме, а затем решил представиться.
— Слуга Райдер к вашим услугам, миледи, — капитан по искренности своей души продемонстрировал всю ту элегантность, на какую только был способен, — Я бы представился иначе, но... что имя прежнее — звук пустой,
Лишь отблеск славы прожитой,
И прочь летит она от вздоха,
Как лёгкий пух чертополоха.

Признаться, пират и сам того не ожидал, что стихи польются из него, точно из уст поэта.
«Вот ведь, дьявол, а!.. От такой встречи и ночь вокруг уже не угрюма вовсе, а загадочна и привлекательна, и ближайшая минута ощущается неуловимо, и в душе просыпается поэт, хе-хе-хе!..»
Каков же дьявольский замысел, воплоти и во всех известных красках! Но где бы здесь найтись разуму, когда видишь перед собой настолько роскошную женщину. Резкую в своих выражениях, храбрую в своих намерениях и не лишенную дерзостного задора. Точно он сам в былые времена, когда ещё не был мрачным лакеем властителя морской могилы.
Хотя нельзя не признать, что стихи, прозвучавшие как родные из уст искушенного капитана, были вовсе не из под его пера. Однако кого это сейчас могло волновать? Ведь память на то и нужна, чтобы хранить самое важное. А память старины Ван дер Декена была подобна суровому испанскому острогу: всё, что туда попадало, оставалось там навечно.

Своим, быть может, излишне-вызывающим присутствием и поведением уже далеко не трезвый пират едва ли намеренно пытался произвести какое-либо особенное впечатление на свою ночную гостью. Нет, неискренность галантности ему претила. Пусть душа его была нечистой, но чувства свои он всегда проявлял бурно и, что значит, от сердца. Притворяться и фальшивить — в этом не было для него необходимости. А особенно в сложившейся ситуации. Черт подери, лишь подлинный безумец решился бы на месте страстного пирата фальшиво красоваться перед той, кто с лёгкостью могла убить его здесь и сейчас. А старина Ван дер Декен хоть и был безумцем, но не тем, кто по глупости своей пытался нацепить на себя чью-то паскудную личину. Для таких мелочных поведений он был слишком эксцентричным человеком, слишком искренним перед своею слабостью, которую ни разу в себе не признавал, но которая владела им, как владеет алая ткань тореадора неспокойным разумом раззадоренного зверя. Прежняя его неуёмная страсть к женщинам чрезмерно давала о себе знать, особенно сейчас, особенно перед этой лихой незнакомкой.

— Ты всё верно сказала. К битве я сейчас не так чтобы готов, — не сказать, что старина Ван дер Декен был этим сильно расстроен; могло показаться, что страстность спонтанной битвы его сейчас мало занимала, как если бы он был озадачен чем-то другим, что сильно отвлекало его от Войны, в которой он вроде как принимал участие. — Но твой задор мне нравится. Он возбуждает... интерес, да. И не только. У меня есть к тебе чертовски занятное предложение. Выслушай его внимательно, сладкая, глядишь, оно тебе понравится.

Загадочно улыбаясь, он поднял правую ладонь и в его руке возник кремниевый пистолет — заряженный, со взведённым курком. Ван дер Декен совершил несколько шагов по направлению к женщине, остановившись примерно на расстоянии двух-трёх шагов. Ловкость рук и старенький пистолет, знавший время и острый вкус пороху, уже колодой многозначительно смотрел на дерзкую незнакомку, как если бы простодушный пират по какой-то странной, даже безумной причине предлагал женщине взять его.
— Пристрели меня здесь и сейчас, если пришла только за этим, или же, — он с грацией актёра с большой сцены сделал ещё полшага навстречу ночной гостье и предложил ей свою вторую руку, уже пустую, но с приглашением. — ... прими моё скромное приглашение на этот чудесный танец. Лишь одно из двух, остальное — к чорту!
В этот самый момент, как если бы точно по расписанию, призрачный свет, отброшенный луною, царствующей над ночной стихией, который блеском сказочных сокровищ отражался от мрачных вод местной реки, уходящей в море, залил своей сказочной красотой угрюмую конструкцию широкого моста.
— Ведь даже небо благоволит этой идее, сама Луна разогнала облака, чтобы только осветить нас с тобой своим нежным светом, — нетрезвый, но искушенный этим самым мгновением пират говорил с неприкрытою страстью, отдаваясь, казалось бы, каждому произнесённому слову. Он смотрел огневласой лиходейке прямо в глаза, а его взгляд в этот момент отличался некой иррациональной уверенностью, несвойственной обычному человеку... да не только человеку, а даже настоящему герою.
Ей мог быть знаком такой взгляд. Ведь точно таким же должен быть взгляд человека, что однажды обманул судьбу.

Отредактировано Van der Decken (17.02.2015 00:49)

— Уж прости мне моё невежество, сладкая, но я впервые вижу «сэра» с такими пышными формами, — капитан нахмурился, присмотрелся; впрочем, кажется, его мало волновала напускная горделивость ночной гостьи. — Отбросим все эти ненужные формальности. Мы с тобой — одного поля ягоды. Будь иначе, я бы уже давно махнул рукой и пустил пулю в голову. Нет, не тебе. И уж точно не себе, хе-хе, — он кивнул в сторону автомобильной трассы, где чуть поодаль обязательно прятался Мастер бойкой разбойницы, — Но тому голубку, что остался внизу. На это бы у меня дерзости хватило.

Многий бы согласился, что с этой женщиной стоило держаться поосторожнее. Кажется, её характер — как у большинства корсаров золотых времён — был подобен пороховой бочке, затесавшейся среди растопленных углём печей. Того и глядишь со случайной искрой из неосторожного слова всё взлетит на воздух. Но был ли старина Ван дер Декен настолько малодушен, чтобы наивно пытаться угодить кому бы то ни было? Хе-хе... Да чёрта с два! И уж точно не в этой ситуации. Хуже ведь — уже некуда. Песка в его часах почти не оставалось. И при таком раскладе, как ни крути, безумный морской волк мог быть сущим дьяволом во плоти. Верно же говорят, что страшен тот, кому терять нечего. Но чего толку топтаться на тёмном, сетуя в сторону морали, ведь всякому моряку известно, что взаимные угрозы в мире корсаров звучали и продолжают звучать как слова доброй воли.
От капитана мрачных парусов не скрылся тот блеск, сверкнувший в дерзких глазах корсарки, когда та обмолвилась о титулах, полученных ею при жизни. Кажется, здесь было нечто большее, чем просто красивые слова и шитые золотом одежды.
«Её Величество, да?.. Все короли — продажные глупцы, только и знающие, что бренчать за свою паскудную важность. Дети одного большого недоразумения, что некто жадный и корыстолюбивый однажды нарек властью. Смешно, право слово. Однако в поисках правды среди личных мнений на сем ристалище не больше смысла, чем в разглядывании птичьего дерьма».
Не осталось без внимания и то, как следующие слова старины Ван дер Декена отразились в пылающем взгляде величавой разбойницы. Кажется, она была возмущена? Что ж, не удивительно. Ведь Рыцари все такие: сплошные бравады из сердечной доблести, неудержимый героизм и верность высшим идеалам. Типичный архетип мечтательной жизни, какая частенько заканчивается трагедией. Образ, настолько далёкий от развязной бытности капитана Летучего голландца, насколько только могут быть далеки золотистые пустыни под солнцем востока от человека северных морей.

— Высоко стреляешь, красавица. Мне куда ценнее мгновения реальной жизни, чем бессмертная слава. Последняя — слишком сказочный приют для скверной души вроде меня. Говорят, даже утопцы — и у тех загробная жизнь милее. Но мне плевать. Серьёзно. Пока есть добрая минута жизни, пока есть это самое мгновение — всё теряет значение. Ты же меня понимаешь, правда? Али нет?.. Ага, всё же нет... Ну и к чорту.

Много можно узнать о незнакомце, обронив лишь одно звучное словцо. Ведь никакой искусствовед в целом мире никогда не признает, что искусство мертво. Ни один падре не смирится с тем, что священный крест утратил былое могущество. Как и ни один человек, заработавший себе славу, ни разу не признает, что та — не более чем шелест пожухлой листвы под ногами вечно стремящегося вперед времени.
Впрочем, возвращаясь к самооценке капитана — та нисколько не перетерпела и по-прежнему оставалась предельно высокой. В самом деле, что зазорного в том, чтобы быть пьяницей и отъявленным подонком? И пусть о таких только и делают, что шепчут по углам, мол: «как таких только свет держит?..» Но ведь шепчет же кто — недалёкий люд. Откуда им, чёрт подери, знать о смысле, что таится в сокровенности человеческой души? Лишь немногим ведомо, что любой заслуживает понимания. Кем бы тот ни был. Даже если этот человек последний мерзавец на всём свете, отщепенец, какого в былые времена покинула не только жизнь, но, кажется, и смерть тоже.
«Разве что пресвятая мать Тереза проникнется жалостью к истории этого подонка, а?.. Дьявола ей под юбку! Хе-хе-хе!..»

Вопрос классовой принадлежности таинственной ночной гостьи остался за кадром. Впрочем, Райдера не сильно интересовало это досадное упущение. 
«Раз "сэр", значит, стало быть, с мечом, да? Хе-хе... Да хоть с голой задницей! Какая, к чорту, разница?»
Впрочем, немного поразмыслив, старина Ван дер Декен всё же вынужден был признать, что задница дерзкой корсарки определённо заслуживала внимания.
От этой женщины веяло морскими ветрами, но в то же время было в ней нечто... такое, знаете, знатное, даже царское — точно регалия, вышитая на мундире и дающая исчерпывающее представление о принадлежности своего обладателя к королевским делам. В его время ходило множество различных историй о флибустьерах, что плавали под государственным флагом своей страны, нападая лишь на противные суда. Чего греха таить, наш добрый капитан сам изредка промышлял этим делом. И надо признать, что были среди этих отчаянных джентльменов удачи и те, кто пользовался особенным почётом среди коллегии высшего звена: за поступки удивительной храбрости, за прочие громкие делишки. Те, кто, руководствуясь тёмным промыслом, дослужился до высших званий и обретал приверженность к знатным обществам, даже, случалось, к знатным кровям.
«И если добрая память мне не изменяет, лишь один был достоин рыцарского титула, хе-хе-хе...»

Первое время капитан не упорствовал и позволял морской тигрице руководить их танцем, очевидно пребывая в наслаждении столь сладостным обществом, а потому простодушно следовал ритму. Его движения нисколько не уступали тем, что демонстрировала огневласая пиратка, даже при всем при том, что от него разило крепким спиртным... впрочем, кажется, то лишь придавало отчаянному капитану пущего обаяния и нисколько не третировало его в глазах дерзкой дамы. Со стороны их танец выглядел безумным зрелищем: двое странных людей, вальсирующих на вершине широкого моста, виртуозно удерживали ритм и равновесие среди множества пыльных перекладин.
В какой-то момент Ван дер Декен позволил себе усмехнуться, а затем резко сменил направление их танца. Безусловно, в этот раз инициатива уже была за ним. Его рука, блуждавшая по талии властолюбивой разбойницы, неожиданно обрела настойчивость. Пират расплылся в довольной ухмылке, встретившись с дерзким взглядом своего прыткого партнёра.
— Этот твой неудержимый лидерский настрой, твоя харизма... Признаться, я чертовски удивлён, — виртуозное па на французский манер, рискованное вращение и снова дерзкое сокращение дистанции; кажется, старина Ван дер Декен даже и не пытался вести себя сдержанно по отношению к партнёру... как, впрочем, и к любой женщине, что заставляла трепетать его сердце. — ...Ведь кто бы мог подумать, что легендарная гроза всех испанцев окажется столь неотразимой женщиной! Даже история запомнила тебя совсем другой.

Отредактировано Van der Decken (02.07.2015 06:08)

Не сказать, чтобы старину Ван дер Декена впечатлял пестрящий лоск прослывших в светских кругах личностей. Откровенно говоря, ему было на них плевать. В былые времена лишь одно имело значение, когда речь заходила о некоем видном обладателе громкого имени – да, в тени славы всегда обнаруживался искушающий блеск золота. А всякого, кто обладает каким-либо достоянием, всегда можно было ограбить. Простая пиратская истина. Впрочем, сколько уже минуло лет с тех пор, когда нашего капитана в последний раз интересовали материальные блага? Много, непозволительно много. А в постылой бытности покинутого богами морского дьявола, что оторвана от бурлящего жизнью котла с разношёрстным обществом, всё, что правит людскими сердцами там, на материке, не имело ровным счётом никакого значения.

А стало быть не удивительно, что хитроумного пирата соблазнило нечто иного порядка. О, искушенные словом поэты сочинили бы сотни волшебных и чарующих романсов, если бы только всего лишь на мгновение им посчастливилось заглянуть в душу нашего прожженного моряка. Под сенью луны, в объятиях прекрасной ночи, овеваемый трепетным дыханием морского бриза, он был в компании весьма роскошной женщины. Ну как тут не возблагодарить судьбу за столь щедрый прощальный подарок.

– Слава... Это не про меня, – угрюмо покачал головой пират. С едким чувством скверной ностальгии он меланхолично вздохнул и по привычке выудил откуда-то из-под камзола небольшую полупустую склянку с чем-то горячительным. Спрашивается, откуда она там только взялась и как уместилась? Наспех откупорив зубами потёртую пробку, он небрежно сплюнул ту в сторону. Пригубил. И лишь спустя пару-тройку крепких глотков, горько усмехнувшись, продолжил:
– Среди бескрайних вод я провёл непозволительно много времени. Настолько много, что мир успел позабыть такого дерзкого пройдоху, как я.

Не иначе как звезда среди блестящего покрывала ночного неба, в ясности затуманенного хмелем сознания вдруг блеснула на редкость занятая мысль. Сумрачная тень бессмертной тоски сошла с его лица, словно ту рукой смахнули. Неожиданно для самого себя пират расплылся по-юношески счастливой улыбкой. Отбросив прочь уже успевшую опустеть бутыль, он галантно, но с неприкрытым намерением – истинно как настоящий кавалер, заручившийся признаком исключительного внимания к даме сердца, – легко и воздушно подхватил за руку свою несравненную ночную музу, а затем, обнаруживая чуть более дерзкий нрав, приобнял её за талию и, ощутимо прижав к себе, склонился, заглядывая в глубину лазурных глаз. Надо признать, театральности нашему моряку было отнюдь не занимать – сам Шекспир одарил бы его номер громкими аплодисментами стоя.
– Я готов удовлетворить твой интерес. Ха! Даже больше – я непременно разожгу огонь в этих пламенных очах. Мне чертовски знаком этот пылкий задор, коим горит твоё сердце, эта острая жажда пороха. Такого я ещё не видывал в глазах ни одной земной женщины, – признал капитан, и это была истинная правда. – Но сперва и ты не откажи в милости потрёпанной душе старого моряка. Я хочу поцелуй. Настоящий, – черты его лица обрели серьёзный оттенок; впервые за долгое время он обнаружил себя настоящего, того, кто скрывался за внешней бравадой пьяного бунтаря и смутьяна. – Такой, какого удостоен лишь особенный человек. Ты же меня понимаешь, правда?

Хороший подарок на прощание, не правда ли? С таким презентом и смерть принять нестрашно. Особенно, если эта смерть – отдушина, каковой при жизни старина пират был лишён.

Он вновь ухмыльнулся, элегантно коснувшись своей великолепной шляпы:
– А за мной не заржавеет. Слово капитана, красавица. А тебе известно, что для моряка это неписанный закон.

Отредактировано Van der Decken (16.09.2022 03:43)